02:07

мама, твой сын - пацифист, это неизлечимо (с)
Моей бабушке 80 лет; она живёт одна и пьёт чай с мармеладом; разные органы отказывают по очереди или разом, она сидит и рассказывает мне на кухне, где когда-то, 10 лет назад, мы сидели втроём с дедом, о том, какие трубки ей куда вставляют, и как это больно, и пенсию ей повысили - теперь шесть тысяч рублей; она всё ещё работает, она пунктуальна и аккуратна, она измеряет себе давление по несколько раз за день, в её комнате по-прежнему стоит второй на квартиру холодильник, и на нём лежат её бусы, красные, белые и голубые; сегодня я туда не заходила, но я знаю, что они там; рядом со светло-зелёным кошельком.

Бабушка черноволоса и кареглаза, из трёх (?) её братьев остался один - Валентин Иванов, семейная гордость, отец того Валентина Иванова, который судил последний чемпионат мира по футболу, с которым был крупный скандал, а затем - извинялись; её брат попроще - он связан всего лишь с Торпедо-зил. Её брат не всегда может говорить с ней по телефону даже в те редкие минуты, когда она ему звонит, потому что старость пришла не только к ней.

Моя бабушка возилась со мной всё детство и учила здороваться со всеми соседями; потом я подросла и начала на неё огрызаться, а дедушки в то время уже не было, чтобы остановить меня. Единственный раз, когда ко мне применили ремешок - я нагрубила бабушке, и дед, любящий меня беззаветно, был во гневе. Это с бабушкой мы смотрели на фонтан крови из его горла, и с бабушкой ловили машину до больницы; и, кажется, только мы с бабушкой потом ещё несколько лет разговаривали с его фотографией у телевизора, в рамке, перевязанной чёрной лентой; она до сих пор там, до сих пор искусственные красные розы в высокой чёрно-золотой вазе, до сих пор иногда живые цветы. Только я разговаривала тайком, я вставала на колени перед ним, он был мне вместо иконы; поглаживала стекло, за которым был мой чёрно-белый дед, и говорила - как же плохо, что тебя нет, но ведь у нас всё будет хорошо, да?; знаешь, дед, они такие глупые - орут друг на друга, бьют посуду, но я знаю, знаю, что всё будет хорошо; а ты смотришь на меня с неба?

А бабушка разговаривала открыто, она пила коньяк и плакала, и причитала на всю квартиру, и протирала рамку тряпочкой.

У моей бабушки всегда была в сумке булка для меня, шоколадные конфеты; моя бабушка боится проводов и огоньков, а ещё - снов; она раньше постоянно звонила и говорила - вы там в порядке? а то мне такой сон приснился..

Я могла бы долго говорить о ней, но почему бы мне не сказать о том, сколько резких слов было сказано мной в её адрес; тогда это было единственно возможным, или так казалось, потому что она сама нарывалась жутко, причитала ерунду, истерила, действовала на нервы;

у меня разрывалось сердце от жалости, но что_я_могла.

Что я могла, когда были скандалы, и черепки посуды, и ножи, и мат, и обвинения, и слёзы; а я была маленькой, боящейся всего, и только совсем потом смогла вмешиваться, защищать.

Тогда это было невероятно жаль и обидно, а сейчас - как ножом вообще режет, как кадры из ужастика; потому что ничего не переиграешь, не исправишь, не перепишешь; тогда была беспомощна перед настоящим, теперь - перед прошлым; ничего не меняется, правда, милая?

Нет, нет, меняется; все успокоились; мать бабушку жалеет и ездит периодически, позванивает; бабушка не истерит и не причитает, и вся превращается в сплошную старческую радость, когда к ней приходишь.



А сегодня я сидела на кухне, смотрела на неё, слушала и понимала, что плакать хочется неимоверно, что глаза на мокром месте, что с каждым её старческим словом - по капле боли за всё; глаза карие выцветшие, а квартира пахнет упущенным. Я всё думаю, что заверну за угол и наткнусь на маленькую девочку, которая размышляет о том, что Бог видит всё во всех домах, через все окна, и никакие шторы не помогут; или хотя бы девочку, боящуюся только физической боли, и до сих пор любящую тайком поесть снега на даче; и бабушку рядом с девочкой - о женихах шутящую, горячее молоко наливающую, бутерброды в семь утра выходного Васе делающую, уговаривающую Сида остаться, потому что поздно, в лагерь провожающую, заботящуюся о том, чтобы девочка у открытого балкона не сидела.

Я сижу и слушаю про врачебные трубки и непоставленные диагнозы; сжимаю ладони в кулаки и успокаиваюсь, но дышать от этого только тяжелей.





Я не знаю, к чему пишу всё это; возможно, мне надоело, что здесь в последнее время то, что не имеет никакого значения.

Комментарии
18.03.2007 в 22:46

похожее
19.03.2007 в 12:24

Alea jasta est...
Когда-то похожее, теперь бывшее, но часто вспоминающееся. Навещай ее как можно чаще...