мама, твой сын - пацифист, это неизлечимо (с)
[...] не вознестись на Небо (вознестись - слово лицемерное, Небо, flatus vocis), а идти, как человек, по земле людей, в кибуц, который хоть и далеко, но зато вровень с Землёй, с щербатым асфальтом и классиками, и, модет быть, наступит день, когда ты войдёшь в мир, где слово "Небо" не напоминает тебе замызганное кухонное полотенце, и ты увидишь истинный облик мира, patterns pretty as can be, и, может быть, подбрасывая камешек, ты войдёшь наконец в кибуц. [...]
мне вернули Кортасара, да.
Сказала маме, что курю; приходится терпеть "куряга", "курилка" и "ах да, тебе же ещё деньги на сигареты надо"; но совесть чиста. Представляете, она, может быть, и впрямь существует, эта совесть.
Бездарные дни, ленивые, весенние; с пивной пеной, с полудрёмой в Юлиных кудряшках, с н-н-н в журнале; с фруктовым льдом, прокуренными руками, зябко; Саша возмущается - у тебя нет моего телефона?! почему ты Карину зовёшь пить пиво, а меня - нет?! вообще!; умиротворённо - он гоняет голубей и таксу, старушка держит таксу на поводке и бегает вместе с ними, Юра плакал над смертью короля льва, а Юля - пряталась за креслом; дерьмовые сигареты. Руж!
Забываю всё время сказать, что у нас Москва мажористая; Театральная, центр Москвы, захожу в книжный, спрашиваю Кортасара; а он - только на дисках; книги на дисках, и точка.
Сегодня в метро у сидящего нерусского мужчины на коленях сидел маленький (года два) сын; рядом - бабушка. Они милые, смеются; я улыбаюсь, мужчина смотрит на меня - улыбается, мальчик плачет, когда отнимают шапку, не позволяя скинуть её на пол; отец потом шапку со лба сыну чуть вверх задирает, чтобы ему удобней было, а сын берёт и принципиально, резким движением маленькой ладошкой натягивает шапку аж на глаза; мы смеёмся, а вокруг толпа мрачная; идиоты; осточертело немного всё это - женщина рядом взирает на мальчика и мужчину кислым взглядом, неотрывно причём; то ли нацистка, то ли нет детей; немного стыдно за неё и неуютно.
Ельцин вчера умер - все это уже знают, конечно, но должна же я была как-то начать; очень забавно на них смотреть - то покрывали, мол, пьяница, дебошир, бла-бла-бла; а теперь - да, у него были свои слабости, но все мы не без греха, а эти слабости придавали его характеру народность, сближали его с народом. Путин сидит, тужится, как обычно, пытаясь сделать умное и озабоченное лицо; бла-бла-бла, он подарил нам Конституцию - на этом моменте хочется вооружиться арматурой.
А Ельцина жалко. Все мы там будем, конечно; но его смерть - это как будто историческая веха символичная. Остались мы с ненужной Конституцией, на новом этапе развития.
А вообще-то, не хочется в последнее время орать, что в этой стране ничего не будет хорошо; Англия демократизировалась в течение 500-600 лет; чего_мы_хотим?
Гражданское право, ценные бумаги, хлам-клад, бла-бла-бла;
между прочим, я уже немножко выучила немножко слов Раскольникова;
кажется, это не лучшие размеры выученного для человека, у которого уже в понедельник идиотство года.
Кстати, как собираться на него - не знаю; мать будет дома, у неё отпуск.
Всё хорошо вообще, да.
Ам-ам.
мне вернули Кортасара, да.
Сказала маме, что курю; приходится терпеть "куряга", "курилка" и "ах да, тебе же ещё деньги на сигареты надо"; но совесть чиста. Представляете, она, может быть, и впрямь существует, эта совесть.
Бездарные дни, ленивые, весенние; с пивной пеной, с полудрёмой в Юлиных кудряшках, с н-н-н в журнале; с фруктовым льдом, прокуренными руками, зябко; Саша возмущается - у тебя нет моего телефона?! почему ты Карину зовёшь пить пиво, а меня - нет?! вообще!; умиротворённо - он гоняет голубей и таксу, старушка держит таксу на поводке и бегает вместе с ними, Юра плакал над смертью короля льва, а Юля - пряталась за креслом; дерьмовые сигареты. Руж!
Забываю всё время сказать, что у нас Москва мажористая; Театральная, центр Москвы, захожу в книжный, спрашиваю Кортасара; а он - только на дисках; книги на дисках, и точка.
Сегодня в метро у сидящего нерусского мужчины на коленях сидел маленький (года два) сын; рядом - бабушка. Они милые, смеются; я улыбаюсь, мужчина смотрит на меня - улыбается, мальчик плачет, когда отнимают шапку, не позволяя скинуть её на пол; отец потом шапку со лба сыну чуть вверх задирает, чтобы ему удобней было, а сын берёт и принципиально, резким движением маленькой ладошкой натягивает шапку аж на глаза; мы смеёмся, а вокруг толпа мрачная; идиоты; осточертело немного всё это - женщина рядом взирает на мальчика и мужчину кислым взглядом, неотрывно причём; то ли нацистка, то ли нет детей; немного стыдно за неё и неуютно.
Ельцин вчера умер - все это уже знают, конечно, но должна же я была как-то начать; очень забавно на них смотреть - то покрывали, мол, пьяница, дебошир, бла-бла-бла; а теперь - да, у него были свои слабости, но все мы не без греха, а эти слабости придавали его характеру народность, сближали его с народом. Путин сидит, тужится, как обычно, пытаясь сделать умное и озабоченное лицо; бла-бла-бла, он подарил нам Конституцию - на этом моменте хочется вооружиться арматурой.
А Ельцина жалко. Все мы там будем, конечно; но его смерть - это как будто историческая веха символичная. Остались мы с ненужной Конституцией, на новом этапе развития.
А вообще-то, не хочется в последнее время орать, что в этой стране ничего не будет хорошо; Англия демократизировалась в течение 500-600 лет; чего_мы_хотим?
Гражданское право, ценные бумаги, хлам-клад, бла-бла-бла;
между прочим, я уже немножко выучила немножко слов Раскольникова;
кажется, это не лучшие размеры выученного для человека, у которого уже в понедельник идиотство года.
Кстати, как собираться на него - не знаю; мать будет дома, у неё отпуск.
Всё хорошо вообще, да.
Ам-ам.